Евгений Белогорский - Восточная война [СИ]
По мере ведения переговоров менялась и позиция самого короля Виктора-Эммануила. Вначале он отрицательно относился к появлению послов восставших в своей столице. Отравив лучшую часть своей армии в угоду французскому императору в Крым, сардинский король не мог и помышлять о военном конфликте с Австрией на данный момент. Именно этим и была обусловлена игра по выдавливанию посланцев Пармы и Модены из Турина.
Однако по прошествию времени взгляды сардинского короля и его премьер министра Кавура стали претерпевать существенные изменения. Отсутствие австрийских войск в Италии придало смелости отнюдь не храбрым людям стоящих во главе Пьемонта. Ведь по сути дела, то ради чего Кавур столь беспардонно лебезил перед императором Наполеоном, ради чего Сардиния объявила войну России, само шло в руки сардинскому королю.
Правительства Пармы и Модены, на вполне законных основаниях результата плебисцита хотели стать подданными пьемонтской короны, и никаких серьезных препятствий к этому не было. Наполеон только туманно обещал отдать эти земли, Виктору-Эммануилу требуя в качестве уплаты за это герцогство Савойю. Военная помощь французского императора по изгнанию австрийцев из северной Италии была еще нужна сардинскому королю, но с присоединением Пармы и Модены, Турин получал возможность просить за Савойю новые итальянские земли, на которые положил свой глаз Наполеон. В первую очередь речь могла идти о Тоскании, которая согласно прежней договоренности отходила в сферу влияния Франции.
Конечно, не сразу Кавур и Виктор-Эммануил решились на столь смелый и ответственный шаг, как присоединение к сардинскому королевству земель находившихся под австрийским влиянием, но время, отпущенное им судьбой, для принятия решения истекало. Русские армии не могли вечно находиться вдоль австрийской границе, заставляя венский двор, большой ложкой есть черное варево страха возможной войны, как это совсем недавно приходилось делать Петербургу.
Король и премьер министр ещё долго колебались перед принятием окончательного решения и, наконец, свершилось. Двадцать третьего ноября в королевском дворце Турина, был подписан договор о добровольном вхождении двух итальянских земель в состав пьемонтского королевства.
С замиранием сердца Кавур и король ждали реакции сильных мира сего, когда пятитысячная армия сардинцев вступила на новые земли своего королевства. И к вящему их удивлению вновь ничего страшного не произошло. Вена естественно не признала эти действия итальянцев, но военных действий, которые так страшили короля, не последовало.
Париж так же отделался недовольным бурчанием по поводу излишней прыти своего младшего союзника, но никаких действий не предпринял. Зато Турин неожиданно порадовала Россия. Несмотря на наличие военных действий между двумя странами, Петербург первым среди европейских дворов признал расширение сардинского королевства.
Подписание Туринского договора сразу породило бурю восторга и ликования в кругах итальянских патриотов. Сразу пошли многочисленные разговоры о возможности дальнейшего объединения остальных земель северной и центральной Италии вокруг сардинского королевства. С удвоенной силой забурлила Флоренция не желавшая быть под скипетром австрийского правителя, а в Ломбардии восстала Мантуя. Ободренные примером Пармы и Модены, жители города изгнали австрийский гарнизон, объявив себя свободным городом. Казалось, что еще одно усилие и иноземцы навсегда покинут итальянские земли, но жизнь немедленно все расставила по своим местам.
Премьер министр Кавур и король Виктор-Эммануил не были теми героическими личностями, которые были способны повести Италию на борьбу с сильным врагом, как это сделал впоследствии пламенный революционер Джузеппе Гарибальди. Будучи циничными и трусливыми политиками, они предпочитали ждать, пока зрелый плод не упадет им в руки или когда кто-то сделает за них черную работу.
Поэтому сардинский король остался глух к просьбам тосканцев, оказать им незамедлительную военную помощь в обмен на согласие Флоренции присоединения земель великого герцогства к пьемонтской короне. Так же глух он был к призывам мантуанцев просивших принять их город в своё подданство.
- К сожалению, Пьемонт не готов сейчас рассматривать подобные вопросы – таков был ответ короля поверивших в него итальянцев. Без всякого колебания и смущения, Виктор-Эммануил хладнокровно обрек мантуанцев на смерть от австрийского штыка, что и свершилось зимой уходящего года. Таковы были реалии политической жизни, которые по своему существу мало, чем отличались не только от политики прошлого, но и от светлого будущего, в котором человечество всегда видит свою надежду на лучшее.
На дворе, стоял уже декабрь месяц, когда премьер министр Сардинии Кавур, тайно встретился в Генуе с посланником русского императора синьором Базилем. Господин премьер горячо заверил Василия Матвеевича о том, что король всегда будет с благодарностью помнить огромную роль русского дипломата в объединении итальянских земель. Так же его величество надеялся на плодотворное сотрудничество с Россией в будущем, о чем просил непременно передать своему царственному брату императору Николаю. И в качестве доказательств этих слов, господин Кавур был рад сообщить, что на днях сардинский король объявит о выходе своего королевства из антирусской коалиции, о чём любезно извещает синьора Базиля.
Сообщение графа Кавура было с благодарностью принято русским посланником со всеми подобающими тому дипломатическими этикетами, хотя к этому моменту выход Сардинии из войны, уже не имел большого значения.
Глава IV. Умиротворение Парижа.
Весь Париж, вся Франция, да и вся Европа, затаив дыхание, следили за состояние здоровья раненого императора. Сводки о здоровье французского монарха ждали с куда большим нетерпением и интересом, чем известия с других концов света. Каждое официальное коммюнике о болезни Наполеона проходило через руки графа Морни, который самым тщательнейшим образом выверял каждое слово этого документа. Да и как его не выверять, если малейший намек на ухудшение здоровья императора мог спровоцировать падение ценных бумаг на парижской бирже.
Стремясь сохранить сведения о состоянии императора в тайне, Морни специальным указом приравнял их к государственной тайне, со всеми вытекающими из этого последствиями. На время болезни Наполеона, его личному врачу был категорически запрещен выход из дворца, а с тех специалистов, что по требованию доктора приглашались на консультацию больного, брались расписки о не разглашении.
Подобное поведение брата императора была вызвана тем, что к уже имевшимся болячкам монарха присоединились новые заболевания. На четвертый день с момента покушения, у Наполеона появились сильнейшие боли в пояснице. Срочно собранный врачебный консилиум диагностировал у монарха камни в почках и назначил самое передовое по тем временам лечение. Для снятия болей эскулапы прописали больному настойку опия, которую он принимал вместе с сидячими ваннами по несколько раз в день. Все это очень плохо сочеталось с лечением уже имевшихся болезней и потому, дела императора шли на поправку не столь быстро, как того хотелось.
Оказавшись по воле судьбы в роли регента, граф Морни с достоинством нес на своих плечах тяжкий груз по управлению государством. Он учтиво обходился с банкирами, знатью, военными и дипломатами, прибывавшими во дворец Тюильри непрерывным потоком. Для всех них у регента находилась улыбка и доброе слово, которое должно было убедить визитеров в хорошем положении дел империи и скором выздоровлении августейшей особы.
Но и за стенами дворца, графа досаждали толпы любопытных, что сильно утомляло Морни. Вскоре на одном из светских приемов на вопрос одного несносного журналиста о состоянии здоровья монарха, он с улыбкой ответил, что согласно заверениям врачей больной больше жив, чем мертв. И в доказательство своих слов пообещал устроить встречу императора с членами столичной мэрии.
В назначенный день и час посланцы французского народа были проведены в малую дворцовую столовую, где их уже ждал Наполеон. Сидя за обеденным столом в простом платье, монарх учтиво приветствовал своих посетителей. Освободившись на время от сильных болей и удобно устроившись в кресле качалке, монарх довольно бодрым голосом начал беседу со своими подданными.
Перед встречей граф Морни в доверительной беседе обговорил с посланцами мэрии, какие темы можно обсуждать с императором, дабы не нанести вред его здоровью излишними волнениями. Депутаты с пониманием отнеслись к его словам, и хитрый царедворец засел за составление возможных ответов монарха своим подданным.
Стоит ли удивляться, что беседа между императором и членами мэрии протекала на редкость легко и непринужденно. На каждый вопрос своих визитеров император отвечал быстро и без особых задержек, что очень радовало парижан. Венцом этого общения стало обращение членов мэрии к императору с просьбой о выделении средств на ремонт Пантеона, находившегося в бедственном положении. Едва эти слова были произнесены, как Наполеон потребовал от Морни перо с бумагой и тут же написал министру финансов записку, в которой приказывал отпустить все нужные средства для сохранения исторического наследия французского народа в должном виде.
